Люди леса: кто такие вепсы и что им угрожает: Статьи общества ➕1, 29.03.2021
Этот древний финно-угорский народ обосновался в юго-восточном Приладожье около 1000 лет назад. Сейчас вепсов осталось меньше шести тысяч. Корреспондент Plus‑one.ru отправился в леса Ленинградской области, чтобы познакомиться с теми, кто пытается сберечь культуру этого народа.
— Хювеш мелис, — Галина Окунева по-вепсски желает хорошего настроения. На ее родном языке «настроение» и «хорошие мысли» означают одно и то же. Какие мысли в голове — такое и настроение.
Галина Окунева — чистокровная вепсянка с волосами пшеничного цвета и светлыми глазами. Почти десять лет она работает старостой поселка Ярославичи и соседних деревень — глухих и малонаселенных. Они спрятаны среди лесов и болот примерно в 300 километрах от Санкт-Петербурга, на краю Ленинградской области, между Ладожским и Онежским озерами. Неудивительно, что вепсов называют «людьми леса».
Родилась Галина 62 года назад в деревне Ладва. Правда, такое название вы не найдете на карте. А найдете деревню Макарьевскую. Вепсское название стало историей. Похожая ситуация сейчас и с языком. В советское время вепсский язык запретили, обязали говорить на русском.
— До школы мы говорили исключительно на родном языке. А потом нас отдали в интернат. Шесть дней в неделю мы не видели родителей. В субботу возвращались домой. До сих пор этот день недели — самый для меня любимый. Интернаты многое отняли у вепсов в плане традиций, — вспоминает Галина Васильевна. — Ведь все традиции моего народа, которые остались со мной, я взяла из семьи.
Закончив Ленинградский государственный педагогический институт, она вернулась в родные края. Вот уже 40 лет Галина Васильевна живет в деревне Ярославичи, где долгие годы работала учителем. Когда впервые здесь оказалась, с огорчением обнаружила, что молодежь не знает родного языка. По собственной инициативе Окунева стала преподавать вепсский для желающих. И по сей день она проводит летние факультативные курсы, совмещая преподавание с работой старосты поселка и заведующей ярославичским домом культуры. А еще Галина Васильевна — знаток фольклора своего народа. К ней часто обращаются антропологи и лингвисты из разных регионов страны.
— Наш язык очень музыкальный. В лесу вместо «аууууу» вепсы мелодично запевают «ооооооо» разными тонами. Вообще, когда мы с мужем находимся на природе, мы не можем общаться на русском. Всегда непроизвольно переходим на родной. Все-таки лес для нас играет очень важную роль. Это живое существо, мы с ним разговариваем, — рассказывает Галина. — Всякий раз, когда я отправляюсь в лес, я прошу у лесных духов, чтобы они уберегли меня от хищных животных.
Однажды в детстве Галина с мамой заблудились в лесу. Потеряли тропинку и оказались среди болот. Темнело. Стали кричать, но никто не отозвался.
— И тогда мама велела мне присесть на пенек, а сама разделась догола, вытряхнула одежду и что-то пошептала. Буквально сразу мы нашли тропинку и родственников, которые все это время звали нас, но мы не слышали. Мы просто попали на плохой след. А все из-за того, что сказали, что быстренько нарвем ягод. У вепсов не принято загадывать наперед, когда отправляешься в лес.
А еще у вепсов не принято демонстрировать свои чувства. По словам хранительницы вепсской культуры, это очень сдержанный народ.
— Родители при детях особо не проявляли нежности. Мы чувствовали, что они нас любят, но заласкиваний не было, — улыбается Галина Васильевна. — Я даже долгое время не знала о существовании слова «армастус», то есть «любовь». У нас больше говорили «Я могу тебя видеть» вместо «Я тебя люблю». И это правильно. Если человек не нравится, зачем на него смотреть?
В 60 километрах от Ярославичей, на берегу реки Оять, спрятался крошечный поселок с необычным названием Курба. Это имя происходит от вепсского слова «корьб», что означает «чаща» или «тайга». Поселок возник здесь во время активных лесозаготовок чуть больше 60 лет назад. Примерно в это же время на свет появилась Светлана Ершова. Коренная вепсянка всю жизнь проработала в местной школе, где учила математике и родному языку. К слову, курбинская школа первой в Ленинградской области начала преподавать вепсский язык как обязательный предмет.
В 1990-е совхозы развалились, а новой работы не было. Из-за этого вепсские деревни пустели. В поисках лучшей жизни люди покидали родные дома. С собой брали лишь самое необходимое. О покинутых деревнях сейчас напоминают лишь слова «урочище» на карте.
Увядание поселков сильно огорчило Светлану Ивановну. Она собрала школьников и отправилась за 50-60 километров в глубь Вепсского леса, в заброшенные деревни. Они спасали из изб деревянную посуду, традиционную одежду, берестяные изделия и другую ценную утварь.
Для собранных экспонатов, коих набралось порядка пяти сотен, нашли угол в Курбинской школе. В 1983 году здесь заработал этнографический музей. Однако в 2009 году школу закрыли из-за того, что детей стало мало, и музей оказался никому не нужен. Светлана Ершова долго стучала во все двери с просьбой спасти ценные экспонаты. Местные власти в итоге пошли навстречу и разрешили перенести коллекцию в здание бывшего сельсовета. Через месяц после переезда музея школа сгорела.
1 / 0.
Однако и на новом месте начались проблемы. Коллекция никого особо не интересовала, и Ершовой указали на дверь. Но она не сдалась — добилась, чтобы ее коллекцию признали филиалом Подпорожского краеведческого музея, который в 100 км от Курбы. Впрочем, радость длилась недолго — музей попросил передать экспонаты. Ершова не согласилась. Опять последовала долгая и изнурительная борьба за спасение памяти своего народа.
Коллекция осталась в Курбе, но Ершовой запретили брать деньги за билеты или экскурсии. Она — единственный сотрудник музея и работает практически бесплатно. Своими силами и с помощью родственников и односельчан сделали ремонт. Десять лет в пустовавшем до этого здании бывшей администрации работает Музей вепсского быта. В нем — четыре зала, заполненные редкими экспонатами. Внутри ощущаешь, с каким теплом и любовью их собирали и сохраняли все это время. У музея нет ни сайта, ни страницы в соцсетях. Если решите сходить, нужно заранее позвонить по телефону (8-813-654-68-33). Обычно экскурсию проводит сама Светлана Ивановна, но во время пандемии она просто открывает музей, а сама наблюдает из окошка своего дома, что стоит по соседству.
Когда Колумб открывал новый континент, вепсские мужики орудовали топорами на крутом берегу Юксовского озера — строили небольшую часовню. Со временем на месте часовни появилась церковь, в которой до наших дней сохранился исторический алтарь. Церковь Георгия Победоносца больше 500 лет стоит на одном и том же месте, и это делает ее древнейшим не перенесенным деревянным храмом не только Ленинградской области, но и всей страны.
1 / 0.
Церковь в деревне Родионово — действующая. Она чудом пережила суровый климат, войны и советское время. Однако чуть было не исчезла с лица земли относительно недавно. Еще лет 20 назад здание стояло заброшенным, без окон и с постоянно протекающей крышей. И тогда местный отец, Петр, не дожидаясь помощи от государства, сам взобрался под купол и перекрыл крышу. Сейчас священнику за 90 лет.
Еще один человек, сыгравший важную роль в сохранении деревянного наследия, — рыбак Александр Зайчиков, которого все называют Сан Саныч. Последние 22 года он живет на берегу Онежского озера, в деревне Щелейки. Зимой в этом поселке постоянно обитают меньше 15 человек.
1 / 0.
Окна его дома выходят на большую воду Онеги и деревянную пятиглавую церковь Дмитрия Мироточивого с шатровой колокольней. Уникальный памятник архитектуры, построенный в 1783 году, разрушался под воздействием времени и погоды.
— Однажды обрушилась старая ель, она задела крышу и полностью разрушила крыльцо. Затем стали опадать кресты, а колокольня пошла в сторону и могла в любое время упасть. Крыша насквозь протекала. Долго бы церковь не продержалась, — вспоминает Александр Зайчиков.
Сан Саныч решил взять все в свои руки. Поднял всех на уши: обращался в минкультуры, Московскую епархию и даже к патриарху. Добился, чтобы комиссия по охране памятников архитектуры Ленобласти обратила внимание на церковь. Здание отреставрировали за счет регионального бюджета. Правда, работы выполнили некачественно, и церковь опять нуждается в реставрации.
Сейчас это памятник федерального значения — один из 394 памятников деревянного зодчества Ленинградской области. Александр Зайчиков лично контролирует ход реставрации и добровольно присматривает за храмом, ключи от которого хранит у себя. Когда кто-то приезжает посмотреть на церковь — открывает ее. В этом году Сан Саныч отметит 50-летие брака. У него семь внуков и правнук — все мальчики. С такой подмогой у деревянного храма точно есть надежда.
Семь лет назад супруги-режиссеры Илья Желтяков и Настя Полухина скитались по Ленобласти в поисках натуры для своего фильма. Однажды они очутились в затерянном лесном краю между Ладожским и Онежским озерами.
— Мы нашли удивительный мир, чудом сохранившийся в стороне от магистральных трасс и крупных городов. Реликтовые леса, серые деревянные церкви, живые русские избы и, самое главное, необыкновенные, с открытыми сердцами люди, — вспоминает Илья. Он вырос на берегу Баренцева моря в военном городке в пятиэтажке с видом на подводные лодки. От вепсской красоты его северное сердце растаяло. — Сняв фильм, мы много раз возвращались, став «своими» в этих лесах.
Вначале супруги арендовали в вепсском краю дом. Троим их детям понравились здешние красоты и тишина. Затем случайно узнали, что в деревне Средняя на живописном холме продается старая деревянная изба. Долго не думали — дом купили, полностью отреставрировали, сохранив оригинальные интерьеры. Крышу укрепили цепью — из-за сильного ветра ей приходилось тяжко. Чем больше Илья с Настей погружались в вепсский мир, тем грустнее им становилось из-за его обреченности.
1 / 0.
— Здесь в серых избах, в русских печах, в морщинках стариков и в крепких руках их детей живет настоящая, самая взаправдашняя культура, — рассказывает Илья. — Сделать так, чтоб она продолжала жить, — сложная задача, но реальная. Нам хотелось внести свою лепту в сохранение вепсского наследия. Так появился проект «Лес и ветер».
Прошлой осенью после самоизоляции супруги успешно провели первый экспериментальный тур по заброшенным деревням. Впрочем, несмотря на большой спрос, поездки они организуют нечасто и для небольших групп. В проекте участвуют местные жители, что позволяет им и заработать, и познакомить гостей со своей культурой. Например, вепсские женщины готовят традиционную еду — прямо в печах в своих избах. Единственный кузнец в деревне Винницы проводит мастер-класс по ковке. А вепсские бабушки создают сувениры, которые могут составить конкуренцию музейным экспонатам.
— Так получилось, что наш проект — про развитие отдаленных деревень. Все больше местных работают с нами. Их жизнь стала немного меняться: кому-то это приносит дополнительный доход, кому-то — может, даже основной, — говорит Илья. — Мы стараемся привлечь внимание к тому, что деревни вымирают, культура, некогда живая и разнообразная, распадается, как оставленные черные избы.
Впрочем, Илья с Настей верят, что сохранить вепсскую культуру можно. И будут делать для этого все возможное. В планах — создать фонд по поддержке малого народа.
— Вепсская культура — это деревенская культура. В городе она растворяется. Поэтому для ее сохранения нужно сделать две вещи: не допускать, чтобы люди уезжали из деревень, и постараться вернуть тех, кто все-таки уехал, — считает Илья. — Наша цель — объединить вокруг проблемы научное сообщество: социологов, экономистов, антропологов, этнографов, лингвистов, фольклористов. Общими усилиями найти решение, как остановить исчезновение вепсской культуры. Что-то подобное сделали в Скандинавии с саамами. У них получилось. Вот и мы попытаемся.
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен.
Автор текста и фото
Наталья Майборода
Люди леса | Публикации | Вокруг Света
Статьи журнала «Вокруг света»
Охота на Сонду
Группа пигмеев-мбути, среди которых я жил, состояла из двух родов: Нджобо и Эльянги. Мелким внутренним неурядицам среди пигмеев способствовал третий род, который постоянно пытался влиться в эту группу. Этот род был связан с двумя другими брачными отношениями, и просто изгнать его было невозможно.
Главой рода (хотя вообще неверно говорить о главе среди пигмеев) был лукавый мужчина по имени Сефу. У Сефу не хватало людей, чтобы составить самостоятельную охотничью группу. Поэтому он старался присоединиться к Нджобо и Эльянге. Порой это удавалось, так как и Нджобо могло не хватать людей для настоящей охоты. Когда же у Нджобо гостили родственники, прибытие Сефу с родичами делало группу чересчур громоздкой. Но Сефу был предусмотрителен. Он разбивал свой лагерь где-нибудь поблизости. Он всегда шел за чужой охотничьей группой.
В случае неудачи люди винили его.
Охота у пигмеев дело общее, особенно охота с сетью. В ней должны участвовать и мужчины, и женщины, и дети. Перед охотой все собираются к священному костру. Считается, что он приносит благословение леса.
Костер разводят недалеко от лагеря, у основания дерева, в центре круга, обведенного длинной тяжелой лианой. Всю добычу несут в этот круг, а затем делят.
С людьми Нджобо и Эльянги мы сидели у огня. Вскоре подошла основная группа охотников, и кто-то спросил, где Сефу. Мы его не видели. Оказалось, что он покинул лагерь вскоре после нас, но не пошел мимо большого костра, а свернул на другую тропу. Кто-то намекнул, что он развел отдельно свой священный костер, но все закричали, что этого не сделает даже такой, как Сефу.
Когда достигли места, где должны были установить первые сети, все хмуро молчали. Не помогло и то, что здесь мы увидели Сефу, который с довольным видом уплетал печеные бананы. Он дружелюбно приветствовал нас, а когда его спросили, почему он пошел другим путем, удивленно выпучил глаза и сказал, что, наверное, не понял указаний и двинулся не по той тропе. Послышались сердитые замечания, но Сефу продолжал невозмутимо жевать бананы, благодушно улыбаясь нам.
Эльянга со своими людьми провел разведку и, вернувшись, пояснил, как лучше поставить сети. Женщины, собиравшие грибы, взяли корзины, подхватили малышей и пошли вперед. Они шли легко и бесшумно, лишь иногда хрустела сухая веточка, спрятанная под ковром листьев. Все растянулись полукругом, и каждый знал, кто у него справа и кто слева. Я пошел с парнем по имени Майпе, которого Нджобо направил со своей сетью. Мы потеряли остальных из виду, но Майпе твердо знал, где ему положено ставить ловушку, и шел кратчайшим путем. Я быстро потерял ориентировку и понятия не имел, откуда женщины, дождавшись сигнала, погонят дичь. Вот Майпе огляделся и сел на землю. Затем слева появился его племянник Моке; он тащил сеть сквозь густой подлесок.
Моке остановился в нескольких футах от нас, и Майпе ловко соединил обе сети, спуская петли с плеча, а затем прикрепил ячейки к нижним ветвям и молодым деревцам. Сеть тянулась примерно метров на сто, так что с одного конца не было видно другого. Майпе пошел вдоль нее, поправляя, чтобы она касалась земли и прочно держалась. Там, где сеть провисала, он срубал молодое деревце, втыкал его в землю и сгибал назад, нанизывая несколько петель, чтобы не соскользнули.
Он поднял камень и стал точить копье. Минут через пять Майпе внезапно выпрямился и сделал мне знак. Охотник стоял неподвижно, склонив голову, прислушиваясь и приподняв копье. Я тоже прислушался. Лес молчал, даже сверчки перестали стрекотать. Майпе приподнял копье, и тут начался страшный шум крики, хлопанье в ладоши, свист и улюлюканье это женщины и дети гнали дичь. До них было полмили, и по мере приближения гвалт становился оглушающим. Мы увидели антилопу, большую рыжую «сонду»: прижав уши, она, казалось, мчалась прямо в нашу сеть. Но в последний момент заметила нас и свернула вправо. Майпе мог бы убить ее копьем, но только сказал: «Это не наша, она попадет в сеть Эльянги».
Тут завопил мальчишка-племянник. Майпе перепрыгнул через сеть и, ловко обходя препятствия, помчался сам, как антилопа.
Через сеть племянника Моке попытался прорваться водный оленек «синдула». Синдула одно из редких животных в Итури, размером не больше собаки, опасное и злое. Мальчишка Моке пытался справиться с ним сам, так как все бросились помогать Эльян-ге. Парню было лет тринадцать. Первым же ударом копья он попал оленьку в живот и пригвоздил его к земле. Синдула, однако, прогрыз сеть и, согнувшись дугой, пытался острыми зубами сломать древко копья. Майпе ударил добычу копьем в шею, но оленек все еще сопротивлялся. Лишь третий удар копья поразил жертву в сердце.
Эльянга свежевал сонду, когда я добрался до сети. Животное было крупным и не помещалось целиком в корзину. Обычно дичь приносят в лагерь и там делят. Но Эльянгу окружили женщины, требовавшие свою семейную долю. «Мой муж одолжил тебе копье…», «Мы давали твоей третьей жене печенку, когда она голодала, а тебя не было в лагере…», «Мой отец и твой всегда охотились рядом…» В этих доводах, собственно говоря, не было нужды: все знали, кому какая доля положена, и подчинялись правилам.
Сефу-нарушитель
…Вернувшись в лагерь, я с удивлением увидел, что многие охотники уже здесь. Они шли напрямик вдвое быстрее, чем Моке и я. Одни говорили, что испугались надвигающегося дождя, другие громко кричали, что им не нравится, как шумит Сефу. Женщины хотели сменить тему разговора, и тогда Моке сказал, что видел следы леопарда. Все развеселились: ох, и перепугаются же охотники, которые пойдут этим же путем и увидят следы! Один из пигмеев принялся изображать леопарда, залегшего в ожидании добычи, и грозно поводил глазами то влево, то вправо. Другие стали в цепь, подражая охотникам. С каждым их шагом «леопард» подпрыгивал, свирепо рычал, и люди бежали, прячась за деревья.
Танец еще продолжался, когда вошли в лагерь охотники. С мрачными лицами они бросили сети у своих навесов и сели, подперев голову руками, молча глядя вдаль. Подошли и женщины, большинство с пустыми корзинами, но отнюдь не молчаливые. Они ругались друг с другом, ругали мужей, но больше всего бранили Сефу.
Кенге, охотник, спавший в хижине, вышел и тоже стал кричать. Он был единственным мужчиной, не севшим на корточки у хижины. Он был молод, обладал громким голосом и язвительным языком. Я слышал, как он закричал: «Сефу старый бесплодный дурак. Нет старое бесплодное животное. Мы с ним обращались как с человеком, теперь он для нас животное!»
Все вроде уже угомонились и ругали Сефу поспокойнее, хотя перебирали все его прегрешения. Зачем он разбил лагерь вдали от деревни? Почему плохо обращается с родичами? Он стал обманщиком, в своем лагере грязи накопил, да и в личных делах нечистоплотен!
Наконец вернулись остальные, впереди всех Сефу. Без единого слова он прошел в свой лагерь. Эльянга сел к костру и провозгласил, что Сефу все испортил и теперь придется уничтожить огонь и покинуть лагерь. Было решено собраться всем и позвать Сефу. Дело срочное, решать надо немедленно. Кенге, воспользовавшись случаем подкрепить свою репутацию остряка, стал в центре лагеря и, глядя на лагерь Сефу, закричал: «Ньяма’е, ньяма’е, пика’и, ньяма’уе!..» («Там животное, там животное, выходи, животное!») Молодежь смеялась, но старшие не обращали на него внимания. Настроение у Кенге испортилось. И тут появился Сефу.
Он шел, нарочито не торопясь. Все сделали вид, что заняты своими делами. Глазели на огонь или на верхушки деревьев; жарили бананы, курили, строгали стрелы. Эльянга и другие охотники проявляли нетерпение, но молчали. Никто не сказал ни слова. Сефу подошел к обрубку дерева, на котором пристроился молодой парень. В обычное время тот без разговоров уступил бы ему место, но сейчас сидел развалившись. Сефу подошел к обрубку, где устроился другой парень Амабосу, и, видя, что и тот не обращает на него внимания, потряс его за плечо. Тогда кто-то сказал: «Животные валяются на земле».
Сефу пустился в долгие рассуждения: он старейший охотник, один из лучших охотников, нехорошо обращаться с ним как с животным. Вы, мол, ведете себя грубо, как высокие люди в деревне.
Старый охотник Масиси поддержал его и велел Амабосу уступить место. Амабосу с презрительным выражением лица поднялся и отошел. Старик Маньялибо встал и произнес речь о том, как всем хочется, чтобы лагерь был хороший, чтобы люди собирались с песнями, обильной пищей и куревом. Но, сказал он, Сефу никогда не участвовал в общих сборищах, его род никогда ничего не приносил в общую корзину.
Сефу пытался прервать Маньялибо, но Масиси, поддержавший его во время инцидента с молодыми парнями и имевший родичей в лагере Сефу, грубо оборвал крикуна. Он напомнил Сефу, что, когда умерла его дочь, тот с готовностью принял помощь и пищу, слушал песни. Все ему помогали. Все! А он? Эльянга вскочил с места и резко взмахнул кулаком над огнем. Он выразил надежду, что Сефу упадет на свое собственное копье и сдохнет, как животное. Все гневно кричали, а Сефу разразился слезами.
Получалось, что, когда расставляли сети последний раз, Сефу, не поймавший за день ни одного животного, ухитрился поставить свою сеть впереди других. Конечно, к нему и побежали от загонщиков первые животные.
Сефу робко доказывал, что случайно оторвался от остальных охотников, что ждал их и, только когда начали гнать дичь, тогда и расставил сеть. Он сказал, что вообще ему полагалось место получше у общей сети. Разве он не важная фигура, не вождь своего рода? Маньялибо потянул Эльянгу за набедренную повязку, чтобы тот сел, и сказал, что нет смысла продолжать разговор.
Сефу большой вождь, а вождь бывает только у высоких крестьян. У мбути никогда не было вождей. У Сефу свой род, где он вождь, так пусть идет со своими и охотится в другом месте, где будет вождем, закончил Маньялибо.
Униженный Сефу понял, что потерпел поражение. Он просил прощения, повторяя, что не знал, где поставил сеть, и отдаст все мясо. В сопровождении толпы мужчин он отправился в свой лагерь и приказал жене отдать добычу. Отказать она не могла, тем более что пришедшие обшарили ее корзину и навес, где она, конечно, и припрятала печень. Опустошили даже котел, в котором варят пищу. Семья Сефу громко протестовала, он плакал, но слезы его были явно вымученные. Он хватался за живот и говорил, что умрет от голода.
Сефу совершил одно из самых отвратительных в глазах пигмеев и редких преступлений. Справедливость была восстановлена просто и внушительно.
…Когда Масиси поел, он взял горшок мяса с грибами и тихонько скользнул в тень, направляясь к своему несчастному родичу. Стоны затихли, а когда зазвучали песни, я заметил, что вместе с нами сидит и Сефу. Как и все мы, он сидел на земле. Он пел, а это означало, что он такой же мбути, как и все люди вокруг.
Кенге вышел из леса
Мне очень хотелось проверить, как будет вести себя пигмей в неизвестном ему мире за пределами леса. Я убедил опытного охотника Кенге поехать со мной в Национальный заповедник Ишанго, в кишащую дичью саванну.
Мы загрузили машину продовольствием: гроздь бананов, корзина риса, клубни маниоки, сушеная рыба и груда земляных орехов, из которых, как я убедился, Кенге готовил вкусный соус, добавляя лесные томаты, лук и перец.
В Бени, где кончается лес, мы попали под проливной дождь. Не видны были даже обочины дороги, и Кенге не понял, что лес остался позади.
До гостиницы оставалось тридцать километров по узеньким дорогам, раскисшим после ливня. Кенге пересел поближе ко мне, освободив с краю место для Анри, проводника из племени азанде. Дорога шла чуть вверх, а вокруг раскинулась волнистая, поросшая травой равнина. Горы остались позади нас. Кенге ворчал:
Ни деревца, ни одного дерева это очень плохая страна.
Я заверял его, что страна эта хорошая и он увидит много дичи. При этих словах Кенге приободрился, а Анри спросил его, не пигмей ли он, и сказал, что здесь будет столько дичи, сколько пигмей никогда не видел в лесу, но только здесь нельзя на нее охотиться. Кенге не мог понять этого: ведь животные для того и существуют, чтобы на них охотиться. Завязался длительный спор.
Когда мы поднялись по склону и взглянули на равнину, Кенге остановился как вкопанный. Все признаки веселья сошли с его лица. Он открыл было рот, но ничего не мог сказать. Медленно, не веря своим глазам, он огляделся. Внизу под нами раскинулась на мили волнистая равнина с сочной, свежей зеленой травой и лишь кое-где на фоне расчистившегося ослепительного неба стояли, словно стражи, отдельные деревья или кусты. А за равниной было озеро Эдуарда огромное, уходившее вдаль водное пространство, река без берегов и без конца. Такого Кенге еще никогда не видал. Повсюду паслись животные: небольшое стадо слонов слева, десятка два антилоп впереди они с любопытством глядели на нас, а справа огромное, голов полтораста, стадо буйволов. Но казалось, что Кенге их даже не видит.
Раз или два в год бывает момент, когда сильная буря совершенно очищает воздух и во всей дикой красе, в гармоничном сочетании камня и снега открывается могучий хребет Рувензори. Нижние склоны заросли густым зеленым лесом; выше поднимались крутые зазубренные скалы, а над ними гордо высились снежные пики. Ни одно облачко не соперничало белизной со снегом. Кенге не мог поверить, что это те же горы, что мы видели из леса, оттуда они представлялись ему просто большими холмами. Я попытался объяснить, что такое снег он принимал его за белые скалы. Анри сказал, что это вода, цвет которой на высоте изменился, но Кенге хотел знать, почему же она не течет с гор, как всякая вода. Когда Анри пояснил, что на высоте она затвердевает, Кенге долго и внимательно глядел на него и сказал: «Бонго яко! Ты лжец!»
Хотя он и не понял объяснений, но с типичной для пигмеев практичностью воспринял горы такими, как они есть, повернулся к ним спиной и поглядел вокруг. Сорвал пучок травы, попробовал ее на вкус, понюхал. Он сказал, что трава плохая, что грязь плохая грязь. Принюхался к воздуху и сказал, что воздух плохой. В общем, как он говорил и раньше, страна эта очень плохая. Проводник показал ему слонов, думая, что это вернет его к привычной обстановке. Слоны не произвели впечатления на Кенге какой в них толк, если не разрешено охотиться. Анри показал антилоп, которые подошли еще ближе и с любопытством смотрели на нас. Кенге ударил в ладоши, заявив, что их мяса хватило бы на много месяцев. А затем он заметил пасшихся внизу, в нескольких километрах от нас, буйволов. Он обратился ко мне:
А что это за букашки ползают там?
Сначала я не понял, что он имеет в виду, но потом сообразил, что в лесу поле зрения человека ограничено и, рассуждая о величине предмета, нет нужды делать прикидку на расстояние.
Когда я объяснил Кенге, что «букашки» это буйволы, он рассмеялся и сказал, чтобы я не болтал чепухи.
Дорога шла вниз по холму, мы приближались к стаду; «букашки» становились все больше. Кенге сидел теперь с. краю у опущенного стекла и категорически отказывался закрыть его. Я так и не понял, что происходит в его голове кажется ли ему, что «букашки» превращаются в буйволов, или это миниатюрные буйволы, которые растут, просто растут на глазах. Он только заявил: это не настоящие буйволы; он не выйдет больше из машины, пока мы не уедем из заповедника.
Утром Кенге впервые с одобрением отозвался о здешних местах. Может быть, он почувствовал себя увереннее, когда далеко к югу в дымке показалась цепь вулканов Киву и теперь был виден дальний конец озера.
Внезапно мне показалось, что я опять внизу, в лесу, и когда заговорил Кенге, я понял почему. Как хотелось бы мне передать тембр его голоса мягкого, и музыкального, и очень тихого. В лесу я не раз слышал, как говорят его обитатели, когда что-то глубоко переживают. Движением губ, глазами и жестикуляцией он иллюстрировал свои слова. Словно напевая под нос, он говорил:
Я был не прав, это хорошее место, хотя оно мне и не нравится. Оно должно быть хорошим, ведь здесь так много животных. Оно хорошее, потому что небо чистое и земля чистая. Оно хорошее, потому что я чувствую себя хорошо. Я чувствую себя так, будто я и весь мир спим и видим сон. Почему люди всегда так сильно шумят?
И с бесконечной тоской в голосе добавил:
Если бы только побольше деревьев…
Реформатор и фасоль
Обратный путь превратился в триумф Кенге. Чем глубже мы въезжали в лес, тем громче он пел. Последняя остановка была около Момбасы, в селении, где местный администратор из самых добрых побуждений, но не задумываясь о последствиях, освобождал пигмеев от «ига крестьян». Он вырубал лес вдоль дороги и строил для пигмеев деревни, чтобы они могли создать плантации, а вырастив урожаи овощей и фруктов, продавали бы их государству и на рынке. Кенге заливался смехом при словах о своем «освобождении» и говорил, что пигмеи все равно будут ходить в деревни. Зачем трудиться на своих плантациях, если можно украсть у крестьян?
Администратор, толстый и жизнерадостный человек, весьма дружелюбно относился к пигмеям. Но его нельзя было убедить, что подобные реформы не принесли ничего хорошего. Он собирал группы пигмеев к местам порубок и объяснял, что правительство снабдит их всеми необходимыми орудиями для обработки почвы и даст семена. Впоследствии в каждой деревне пигмеев будет дом для собраний, как в деревнях банту, школа, а в поселках покрупнее амбулатории. Затем он по всем правилам демократии опросил пигмеев: готовы ли они селиться здесь и принять его план? Все закричали «да», и администратор с торжествующей улыбкой поглядел на меня. Затем он приказал крестьянам, которых привел с собой, выдать каждому пигмею фасоль и объяснить, где и как ее сажать. Пигмеи стали в очередь. Получив свою долю столь редкого для них лакомства, они снова становились в конец очереди. Когда таких мошенников удалось обнаружить, их отвели к участку земли и заставили посадить фасоль. Они мрачно выслушали инструкции и принялись за работу.
Через полчаса половина фасоли была сварена и съедена.
План был заранее обречен на провал по ряду причин: пигмеи не переносят прямого солнечного света; вне леса они часто болеют, так как их организм не способен сопротивляться болезням, связанным с оседлым образом жизни. У африканцев-крестьян к ним выработался иммунитет. Вода, которую пьют селяне, вызывает сильные желудочные заболевания у пигмеев, привыкших к родникам. Мухи и москиты разносят микробов, неведомых в лесу. Но самое главное: весь образ их жизни и мышления за тысячи лет приспособился к кочевьям в лесу. Заставить их жить оседло в деревне значит вынудить сразу отказаться от него и принять совершенно новый.
…Кенге встречали как героя. Даже крестьяне из деревни пришли послушать его рассказы. Но больше всего поразили соплеменников рассказы об образцовых деревнях пигмеев, через которые мы проезжали на обратном пути.
Что, они так и живут в этих деревнях? спрашивали его.
И когда Кенге отвечал, что некоторые живут, ему задавали следующий вопрос:
А если поблизости нет дичи?
Кенге мог лишь передать слова администратора: «Можете охотиться сколько угодно, только ухаживайте за посевами». Все знали, что это невозможно. Охота занимает все время, и каждый род уходит в лес на долгие месяцы. Требуется сотрудничество всех мужчин, женщин, детей. Кто же будет ухаживать за полями?
Я разговаривал об этих планах со многими пигмеями, и когда Кенге вернулся в Епулу, он должен был рассказывать о них больше, чем обо всем ином, что он видел во время поездки. Старый Моку так подвел общий итог:
Лес наш дом. Если мы покинем лес или если умрет лес, мы умрем. Мы люди леса.
Колин Тэрнбул, английский этнограф
Перевел с английского О. Орестов
Хранители тропических лесов мира
Он дышит, хотя вы этого не замечаете , — говорит Дави Копенава о своем доме на Амазонке. Племенные народы жили в равновесии со своими тропическими лесами на протяжении тысячелетий: они являются изначальными хранителями.
‘Мы любим лес, когда мы любим свои собственные тела, говорят, что в республике Конго.
В Центральной Африке проживает несколько отдельных лесных народов, таких как бака, тва, ака и мбути. Их обычно называют «пигмеями», что многие считают уничижительным. Каждая группа имеет свой язык, но у многих из них общее одно слово: jengi , что означает дух леса .
Мужчины-пигмеи карабкаются по огромным деревьям в поисках меда и являются настолько искусными мимиками, что могут имитировать звук испуганной антилопы, чтобы выманить другую из кустов.
Фото © Кейт Эшелби
В последние годы родину «пигмеев» опустошили лесозаготовки, войны и посягательства фермеров.
Многие природоохранные программы, направленные на создание заповедников дикой природы, отрицают права на землю племенных народов, которых выселяют на окраины их родных земель; «пигмеев» батва насильно переселили из леса Бвинди в Уганде, чтобы защитить горных горилл.
Этот вариант кражи земли быстро становится одной из самых больших проблем, с которыми сегодня сталкиваются коренные народы , говорит Стивен Корри из Survival International
Все мои предки жили на этих землях , сказал мужчина батва. В результате выселения все теперь рассеяны .
Фото © Кейт Эшелби
Охотники-пенаны в древнем тропическом лесу Саравак на Борнео – одном из самых биологически богатых лесов на земле.
Пенаны уже давно живут в гармонии со своим лесом и его огромными деревьями, редкими орхидеями и быстрыми реками.
До 1960-х годов все пенанцы жили кочевниками, часто перемещая лагеря в поисках кабанов и следуя циклам плодоношения деревьев и дикой саговой пальмы.
Сегодня большинство из 10-12 000 пенанов поселились в прибрежных общинах, хотя некоторые из них по-прежнему в основном кочуют.
Земля священна , говорят они. Он принадлежит бесчисленному множеству мертвых, живых и множеству еще не родившихся .
Фото © Ник Рейн
Пенаны называют лес okoo bu’un ; место их возникновения.
С 1970-х годов тропические леса Пенана были расчищены для лесозаготовок, плантаций масличных пальм, газопроводов и гидроэлектростанций , говорит Софи Григ из Survival International
Долины с крутыми склонами, которые когда-то были наполнены птичьим пением звучать с шумом грузовиков и падающих деревьев.
Пыльные красные лесовозные дороги везут бульдозеры глубоко в лес.
Нам тяжело смотреть на красную землю , говорят пенаны.
Picture © Nick Rain
Для конкистадоров, колонистов и корпораций Амазонка — самый большой тропический лес в мире — всегда олицетворяла власть и прибыль.
Для 1 миллиона индийцев это просто дом .
Мы, индейцы, родились здесь, живем, работаем и умрем здесь , — сказал индеец харакмбут из Перу.
Фотография © Hutukara/ISA
900:02 Глубоко в одной из самых отдаленных частей бразильской Амазонии индейцы, с которыми не удалось связаться, смотрят на самолет.Во всем мире насчитывается более 100 неконтактных племен: народы, не имеющие мирных контактов ни с кем другим.
Мы очень мало о них знаем.
Но мы знаем, что они хотят, чтобы их оставили в покое. Это их выбор и их право.
Фото © Gleison Miranda / FUNAI
Мы хорошо знаем наш лесной край , — говорит Дави Копенава. Как и хотели: люди яномами жили в нем тысячи лет.
Их ботанические познания экстраординарны. Детские пращи изготавливаются из шелковой бечевки, древки стрел из стеблей пампасной травы, а соль добывается из пепла великого дерева Таурари.
Яномами думают и говорят душой леса, говорит Дави.
Фото © Фиона Уотсон
В последние десятилетия яномами сильно пострадали.
В 1980-х годах более 1000 золотодобытчиков вторглись на их территорию. В результате почти пятая часть населения умерла от кори и других болезней, к которым у них не было иммунитета.
Кампания, проводимая Survival International, привела к созданию в 1992 году парка Яномами. Однако угрозы постоянно присутствуют. Золотодобытчики все еще незаконно работают в лесу вместе с владельцами ранчо, которые вырубают леса на восточной окраине своих земель, говорит Фиона Уотсон из Survival.
Вы не можете вырвать нас с корнем и переселить в другую землю_, говорит Дави Копенава. _ Мы не существуем вне леса. Мы принадлежим ему .
Фотография © Survival International
В самом сердце южного бразильского штата Мату-Гросу-ду-Сул дети Энавен-Наве бросаются в реку цвета танина.
Инавене Наве — опытные рыбаки; мужчины проводят до четырех месяцев, живя глубоко в лесу, коптя рыбу, пойманную причудливыми деревянными плотинами, и отправляя ее обратно в деревни на каноэ.
Вся эта земля принадлежит якаирити, которые, по их словам, являются владельцами природных ресурсов .
Фотография © Фиона Уотсон
Здесь было красиво , говорит житель Энавена из Наве.
Плотина Телеграфика – одна из многих строящихся плотин на реке Юруэна. Это убивает рыбу, на которую полагаются Энавены Наве.
С племенем не посоветовались по поводу проекта.
Если вы прикончите землю и рыбу, якаирити отомстят и убьют Энавене Наве , — говорит мужчина из Энавене Наве.
Фотография © Survival International
Мужчина гуарани стоит на обочине пыльной дороги, раскинув руки, мбарака погремушка в левой руке.
Вырубка леса в Мату-Гросу-ду-Сул вынудила многих гуарани — первоначальных владельцев леса — жить на крошечных клочках земли.
Для большинства исчезли сады, где они сажали маниок и кукурузу; исчезла возможность свободно охотиться на дичь. Вместо этого они окружены скотоводческими хозяйствами, соевыми полями и плантациями сахарного тростника.
Утрата земель оказала огромное влияние на народ гуарани. Вы становитесь духовно пустым , сказал один мужчина.
Picture © Sarah Shenker/Survival
Племена тропических лесов мира считают, что их дома требуют большего уважения.
Тем не менее леса рубят, рубят и добывают. Поскольку деревья падают и поднимается дым, коренные общины незаконно выселяются из своих домов.
Один из самых простых способов сохранения тропических лесов мира — защитить права живущих в них племен.
Мы, коренные народы, не забыли, что человек – часть природы , — говорит Дави Копенава. Если мы причиняем вред природе, мы причиняем вред себе. Мы знаем, как защитить леса. Верните их нам, прежде чем они умрут .
Фотография © Кейт Эшелби
Деревья имеют особое значение и назначение для всех живых существ .
Взамен к ним нужно относиться с добротой и уважением .
Будет ли забыта их доброта к нам?
Будет ли проигнорировано должное уважение?
Будет ли правда, которую они представляют, будет в буквальном смысле урезана?
Майк Кустачин, Кри, Канада.
Фото © Thomas Quirynen
ПредыдущийСледующий
Календарь «Мы, народ» на 2020 год
Каждый месяц открывайте для себя новый племенной портрет вместе с Survival International «Мы…
«Мы, народ» 2019 — 50-летие Календарь
В нашем 50-летнем юбилейном календаре «Мы, народ» представлены потрясающие портреты…
Календарь «Мы, народ» на 2018 год
Каждый месяц открывайте для себя новый племенной портрет вместе с Survival International «Мы.